Путь добровольца: честные рассказы парней, уехавших на СВО

Тебе и твоим друзьям примерно по 30 лет, вместе вы создали успешный, а главное, независимый бизнес. У вас издательство и два книжных магазина в двух столицах, в которых царит настроение, похожее на атмосферу поэтических кафе серебряного века: чтения, лекции, вечеринки. Жизнь удалась, на подходе — открытие третьего филиала, но тут начинается СВО. Ваши действия? Эээй, кто сказал "Верхний Ларс"?

Главред издательства "Чёрная сотня" и основатель магазинов "Листва" Дмитрий Бастраков, арт-директор Никита Лукинский и технический директор Тимур Венков двинулись в противоположном направлении: они поехали в ДНР сначала в составе волонтёрской организации "Тыл-22", а 30 сентября, в день обращения Путина о принятии четырёх областей в состав России, приняли присягу и стали военнослужащими НМ ДНР. С ними в 123-й полк записались ещё несколько человек, формально не принадлежавших к "Листве", но принимавших участие в их волонтёрских или книгоиздательских проектах.

Некоторых нам удалось поймать в Донецке, некоторых — в Запорожье, практически на передовой. Получилось небольшое путешествие по новым территориям, биографиям героев и ответам на вечные вопросы: "Кто ты?", "Как здесь оказался?", "За что воюешь?" и "С чего, собственно, начинается Родина?"

С Бастраковым (позывной Бастр) мы встречаемся на завтрак в одной из донецких кафешек. Он приходит не в форме, скорее «в милитари», но на его поясе висит пистолет. Дима в чине рядового, служит всего два месяца, и офицерское оружие ему вообще-то не положено. Ствол Бастр добыл себе сам, командование пошло навстречу, сделало исключение и разрешило его легализовать. Бастраков говорит, что пистолет упрощает выполнение его задач: иногда ему приходится проверять работу старших по званию. Пистолет уравнивает и отбрасывает лишние вопросы: раз носит, значит, имеет право.

Бастру недавно исполнилось 30, он командир отделения, и мой вопрос про книжный магазин и издательство застаёт его врасплох: мол, это было давно, в прошлой жизни, сейчас "скрипт поменялся".

Дима родом из города Шахуньи Нижегородской области. Учился на философском в Нижегородском университете, там в качестве труда по истории царствования Николая II ему порекомендовали монографию Сергея Ольденбурга, которую на тот момент можно было найти только в интернете в виде "какого-то кривого скана".

"Мы с Тимуром, который тоже сейчас со мной здесь служит, решили, что надо это дело исправлять, что это ненормально: лучшая работа по эпохе Николая II не издана. И решили открыть своё издательство. У меня был интернет-паблик "Василий Васильевич Розанов". Там мы нашли первую аудиторию, первые заказы. Мы не думали, что это вырастет в бизнес, в какое-то большое дело. Но в итоге собрали деньги на полуторатысячный тираж, и пошло-поехало. Мы поняли, что это нужно. В итоге все свои старые работы оставили и стали заниматься книгоизданием".

Так появилось издательство и первый книжный магазин в Санкт-Петербурге. А потом началось восстание в Донбассе, но перед этим Дима успел съездить в ещё украинский Крым.

"Мы с друзьями ездили на машинах через Донбасс. Проезжали там через Луганск, иногда через Донецк. И, когда мы проходили КПП Изварино, украинские пограничники вели себя очень по-хамски с моей девушкой, они её прямо хлопали и трогали, все вещи перевернули вверх дном и так далее. Я очень сильно был на них зол. Мы вышли на той стороне, там стоял пограничный столбик в расцветке украинского флага. Я ругался: ****, какого *** здесь вообще есть какие-то пограничники, это наши земли, и их тут в принципе, этих мразей и хамов не должно быть".

Спустя примерно год я в первый раз заезжал на Донбасс тоже через Изварино, и никаких пограничников там уже не было. Тут я вспомнил этот разговор с ребятами. Остановились там же, около этого столбика. Я говорю им: "Всё сбылось".

Донбасс в 2014-м — это был какой то совершенно невероятный мир. Вот такой наш Дикий Запад, где все ходят с оружием и не надо никаких документов, но при этом все крайне вежливы друг с другом. Я познакомился здесь с Александром Жучковским, с которым мы тоже сейчас служим. Тогда везде было воодушевление: казалось, что эта история закончится очень быстро. Но в 15-м, когда Дебальцево взяли, всё затухло, и я вернулся обратно домой. Ждать, когда начнётся снова".

В перерыве между 2015-м и 2022-м книжное дело Димы Бастракова стало процветающим бизнесом. "Листва" оформилась в то самое место силы в Питере и Москве, готовился к открытию филиал в Новосибирске. Это должно было случиться в марте — но жизнь, как водится, внесла коррективы.

"24 февраля был второй день, как мы съехались с моей девушкой. Решили, что откроем книжную лавку в Новосибирске. Разложили последние вещи. Конечно, от друзей мы уже слышали, что в ДНР и ЛНР что-то происходит, но было совершенно непонятно, что за движуха. И тут приходят такие новости. В марте мы в первый раз поехали туда — с Тимуром и добровольцами, которых набрали в интернете. Нашей первой целью было спасать людей в Мариуполе. Мы заехали организованно, арендовали тут большой дом и, собственно, начали вылазки. Тогда всё началось с полной жести, Мариуполь был ещё завален трупами. Мы спасали там по несколько человек в день. И казалось, что если мы только приехали и уже такой накал страстей, то что дальше-то будет? Но выяснилось, что нет. Ни с чем страшнее Мариуполя мы потом не сталкивались".

К лету ситуация с обеспечением мирного населения наладилась, мест, куда нужно было срочно доставить еду или привезти врача, оставалось всё меньше. А "Тыл-22" благодаря организаторским талантам Бастракова на месте состоялся как структура: у них была своя база, бронированный микроавтобус, каналы поставок, медики-добровольцы. В таком качестве "Тыл" встретил новости о частичной мобилизации.

"Мы решили, что в эпоху турбулентности лучше держаться вместе и идти вместе. И я предложил своим ближайшим друзьям, коллегам пойти добровольцами, потому что доброволец, в отличие от мобилизованных, имеет право выбрать командира и полк, где он будет служить. И действительно пришли повестки. Первая — Саше Жучковскому, потом нашему арт-директору Никите Лукинскому, потом мне. Но мы все к тому моменту уже служили в НМ ДНР, так что нас это не смутило.

Сначала было принято решение идти служить, а потом уже вопрос "куда". А мы прежде уже помогали 123-му полку, знали, что нас уважают и ценят и что с командованием можно договориться. Главным условием было сохранение группы: я командир своего отделения, и они всегда со мной. Командование согласилось".

Мы сидим в кафе, которое спокойно могло бы находиться в центре Москвы: в меню завтраки, латте, несколько сортов чая, Дима просит принести ему ещё хлеба. Мы знакомы с 2020-го, и здесь он выступает в том же качестве, в котором я его впервые застал в мирной жизни, — эффективного менеджера и организатора, способного из воздуха достать необходимое и организовать хоть издательство, хоть магазин, хоть полностью оснащённый отряд с бронемашиной. Но я замечаю, что он изменился: позволяет себе меньше эмоций, говорит короче. Ловлю себя на мысли, что Бастра в армии ждёт впечатляющая карьера и что выпускник философского факультета так вот неожиданно нашёл себя здесь.

"Я в принципе никогда ни на кого не работал больше месяца. У меня никогда не было ни зарплаты, ни начальника. А тут сразу командир, приказы. Хочешь — не хочешь, надо делать, что сказали. Это очень непривычно. Слава богу, уставщины минимум. Чем ближе к фронту, тем меньше требуют отдавать честь, обращаться по форме и так далее. Я думаю, большая часть группы ещё пока даже не осознала, что с ними произошло. Постепенно приходит понимание того, что мы кардинально и надолго изменили образ жизни. Наверное, полностью осознаем, когда поедем в РФ в отпуск или в увал.

Но это потом. Сейчас мои главные задачи — это, например, цифровая связь. Я проявил инициативу, предложил командованию. Мне для этого выделили полномочия.Конкретно сейчас я нахожусь в Донецке, так как много работы за компьютером: мы объявили набор связистов, нужно отобрать заявки, всех отсобеседовать. По идее нам нужно в каждый батальон привести как минимум по одному связисту с опытом работы с цифровой связью. Езжу по подразделениям, работаю с командирами взводов связи, помогаю им подготовиться к приезду нового оборудования, проверяю их работу.

Плюс мы общаемся с бойцами, узнаём, что им нужно на местах. Согласовываем с командованием, что нужно закупать, добываем и распределяем. Это то, что я могу сделать и что от меня зависит"

Мы прощаемся с Димой. Он спрашивает меня, всё ли в порядке с моим айфоном. У него больше не работает iCloud, не работают обновления. Говорит, что у его сослуживца Саши Жучковского то же самое было с гуглом: исчез аккаунт, а потом через несколько месяцев выяснилось, что США внесли его в какой-то список потенциально опасных граждан. Я смеюсь: все там будем. На следующее утро я с его сослуживцами гружусь в машину, мы едем в Запорожье.

Запорожье — это россыпь сёл и небольших городков среди бесконечных полей. В ноябре поля ещё зелёные, в комбинации с серым небом они дают ощущение, что мы находимся где-то в Северной Ирландии. Центр каждого населённого пункта — магазин на площади, возле него тусуются местные жители и часто останавливаются "КамАЗы" и "Уралы" с Z на бортах. Алкоголя не продают, в области действует сухой закон. Зато огромный выбор энергетиков. Сигареты местные, "Донской табак", армянские со сладковатым привкусом и поддельные украинские — с виду как настоящие "Парламент" или "Мальборо", но на вкус как горелая бумага — никотина не чувствуется.

В одном из магазинов мы видим игрушечный автомобильчик скорой помощи и ракетки для настольного тенниса. Двое медиков, Арт и Гусар, покупают и то, и другое. Продавщица, молодая девушка в очках, разговаривает по телефону на украинском, но с нами переходит на русский. Улыбается, говорит: "Приходите ещё", — местные давно привыкли к военным, никакого негатива в свой адрес мы не замечаем.

Вечером, после того как мы обосновываемся на располаге, Гусар ставит в центр комнаты обеденный стол и рубится в настольный теннис с молодым замом командира медвзвода Белкой. Стол примерно вдвое меньше нормального теннисного, но никого это не смущает. Когда Белка уходит, он и Арт готовятся к завтрашним занятиям по тактической медицине, собирая из подручных материалов пособия: тренажёр для тампонады из коробки для салфеток, капельницу из пакета для сока.

"Почему Гусар?" — спрашиваю я. "Потому что е**ть и резать", — отвечает он, не задумываясь.

На самом деле Гусара зовут Женя, ему 26, по специальности он анестезиолог-реаниматолог, а в 123-м полку пребывает в должности начмеда.

"Война на Донбассе не была для меня точно ничем личным. У меня нет здесь родственников, я не могу сказать, что я за ней пристально следил. Мне просто нравится и нравилась околовоенная тематика, милитаристская. У меня был военно-патриотический клуб, где мы обучали детей оказанию первой помощи, навыкам обращения с оружием. До спецоперации я хотел вступить в одну всем известную музыкальную компанию, там, к счастью или к сожалению, не нашлось вакантных должностей.

Потом началась спецоперация. Я проснулся утром, увидел, что в новостях показывают какие-то вертолёты где-то над Киевом. Я подумал, что это сейчас будет масштабно и очень интересно. Искал варианты, как поехать, потому что это моя специализация: быть там, где людям необходима помощь. Искал среди единомышленников таких же отморозков, чтобы поехать вместе. Увы, таких не нашлось".

Собственно, с делом жизни Женя определился, когда попал на курсы по тактической медицине Артёма Катулина, и там ему для демонстрации предложили побыть манекеном. Будущий Гусар проникся этим опытом, а его учебные перфомансы в полевых условиях тоже обязательно включают живых манекенов и другие наглядные пособия.

Днём мы с ним и другими военнослужащими ездили по частям: собирать информацию, всем ли хватает жгутов-бинтов и, главное, все ли умеют с этим управляться. Беседуем с фельдшерами одного из взводов. Иван, позывной Вано, в мирной жизни был слесарем, фармацевтику изучал сам. Замкомвзвода — шахтёр. Женя невозмутимо раздаёт задания, обещает в следующий раз проверить, как выполнили.

"Чтобы сделать из любого человека грамотного фельдшера, мне достаточно месяца, — говорит Гусар, — главное — это мотивация. Когда я вижу какое-то ******, у которого нет в глазах интереса, — я понимаю, что он не хочет победы. Это массовка, а нам не нужна массовка. Нам нужны только те, кто хотят победы".

Женя хотел победы: в апреле он откликнулся на объявление "Тыла" и приехал в Донецк, где сначала работал в госпитале имени Калинина. Потом начал ездить в Мариуполь, а потом пришёл в военкомат и записался добровольцем в тот самый 123-й полк.

"Первый мой выезд? Был вызов по рации о том, что на одной из наших позиций "трёхсотый". Перелом ноги и осколочное ранение нижней трети. Я ему наложил шину. Там не было времени разбираться, что именно у него с ногой. Везём его в госпиталь. Он говорит: "Хочется пальцами пошевелить". Я говорю: "А в чём проблема?" Он отвечает: "А их нет". Потом я увидел, что пальцы у него просто висели на коже"

Приходит время для обязательного вопроса. Такого же, как "Сколько ты зарабатываешь?" у Юрия Дудя.

— За что лично ты здесь воюешь?

— Лично для меня это война уже теперь за друзей и за единомышленников, за мой народ. Одним словом, я стою за его интересы и его будущее процветание. Победа для меня выглядит таким образом, что ни одна падла больше не посмеет открыть рот на русский народ. То есть для меня лично это война с русофобией. Мы воюем не с Украиной, и Украина только предоставляет нам земли для этого. Мы воюем против всех стран, кто проявил желание воевать с русскими. Они сюда приехали для этого. Естественно, любой другой русский человек хочет, чтобы его враги были уничтожены. Это, я считаю, самая большая радость, которая только может быть у военнослужащего.

Этот диалог происходит в располаге, где лежат наши вещи, медицинские материалы, все наглядные пособия, которые Женя приготовил для завтрашних занятий по тактической медицине. Я спрашиваю его, не противоречит ли то, что он только что сказал, его миссии и образованию. В конце концов, он врач. Гусар отвечает, что нисколько не противоречит.

— Хорошо, — я пробую зайти с другой стороны, — вот тебе сейчас привезут раненого ВСУшника. Тебе ведь придётся его лечить, не так ли?

— Если мне привезут раненого ВСУшника, это значит, что моему командованию он зачем-то нужен живым и здоровым. А кто я такой, чтобы обсуждать приказы командования? Сделаю всё, что смогу, чтобы он был живым и здоровым"

Кличка Фунт, которая потом стала позывным, досталась Андрею Никитину в детстве. Школьником он болел за "Спартак", "мясных", за это старшие друзья — "кони" (болельщики ЦСКА) – прозвали его поросёнком Фунтиком. Прозвище приклеилось и перекочевало во взрослую жизнь, когда отзываться на Фунтика стало уже несолидно, и пришлось переименоваться в Фунта. Под этим именем он стал известен как один из основных авторов издания "Спутник и Погром".

Но бойцы НМ ДНР иногда называют его Чеховым. Не потому что писатель, а потому что в нулевых он успел поработать режиссёром передачи "Секс с Анфисой Чеховой".

"Я всегда жил как человек, который пытается ухватить пульс времени, быть со своим народом. На рубеже 90-х и нулевых это были молодёжные субкультуры. Я тогда был вокалистом в панк-группе "Партия безвластия". Мне хотелось, чтобы передо мной прыгали 1000 человек, пели мои тексты, жгли файеры и на меня вешались девочки. Я этого добился, дальше мне стало не очень интересно. Нерв эпохи сменился. Начался гламур. Мне хотелось работать на каком-то модном телевидении.

Я пошёл учиться журналистике в Институт телерадиовещания. Я был бедным ребёнком из семьи инженеров, который ходил в институт с кучей пафосных девочек. Думал, что однажды кто-то из телеведущих, типа Маши Малиновской с "Муз-ТВ", на которую я дрочил в 15 лет, ко мне придёт и я с ней буду работать как продюсер. Я и этого добился: компания, в которой я работал, производила шоу "Соблазны с Машей Малиновской". Я стал зарабатывать приличные деньги: опять же, тусовки, девчонки скачут, всё то же самое. И мне опять стало неинтересно".

Фунт — самый старший в группе, ему 37, его волосы уже начинают седеть. Видимо, на правах старшего он занимается организационной частью. У него все бумаги, он встречается с командирами, собирает у них отчёты, или, как он это называет, "фидбэк". Мы сидим на располаге где-то в Запорожье, куда полдня ехали в "буханке", по крышу гружённой спальниками, разгрузками, генераторами, лопатами, кирками и бензопилами для фронта. В дороге Фунт, соответствуя образу старого рок-н-рольщика, курил сигару, окутывая синим дымом салон и превращая нас в кубинских героев-революционеров.

Задачей было развезти всё это добро по различным частям, узнать у бойцов, не надо ли им ещё чего. Кроме того, Фунт проводит консультации со связистами: 123-й полк усилиями отделения Димы Бастракова переходит на цифровую связь.

"Любой процесс в армии подчинён трём базисным столпам. На них зиждется драматургия всех разговоров и ход всех событий, — делится Фунт новообретённой армейской премудростью. — Вот они: 1) поставлена задача, 2) согласовано, 3) да ** твою мать! Всякий разговор следует на всякий случай начинать с того, что поставлена задача. Дальнейшее развитие беседы подразумевает вопрос, согласована ли с кем надо сама задача и нюансы её выполнения. Выражение "Да ** твою мать!" — неизбежное при таких вводных — означает необходимость согласовывать задачу дополнительно, вносить коррективы в изначальный план, звонить кому надо и совершать прочие изначально не предусмотренные действия вплоть до "Проехать ещё сто метров". Пример:

— Буханка, как слышно, приём? Задача — остановиться за посёлком у лесопосадки, пять минут на посрать.

— Согласовал с первым в колонне?

— Да, ** твою мать! Тормози уже, срать охота!"

Всё это было днём, теперь уже почти ночь, над обесточенным посёлком, где мы устраиваемся на ночлег, висят огромные южные звезды. Лают собаки. Мы продолжаем вечер воспоминаний.

"В жизни бывает так, что ты видишь девушку, разговариваешь с ней полчаса — и сразу понимаешь, что у вас будет роман. Но вы всё равно продолжаете разговаривать, вы заказываете ещё вина, что-то обсуждаете, делаете вид, что у вас просто милое общение, хотя обоим уже ясно, чем закончится этот вечер.

У меня точно также было с войной: я провёл лето 2022-го, понимая, что это всё надолго, а потому спешить некуда. Съездил в Питер, повидал там старых друзей. Съездил в Крым, в котором я никогда раньше не был. Съездил в Херсон, там немножко ознакомился с тем, что происходит. Когда осенью я собрал вещи, вышел из своей малиновой студии, сел в машину и поехал в ДНР, я уже понимал, что надолго покидаю дом.

Я подписал присягу в обычном вагончике, симпатичная девочка вручила мне её с какими-то околосексуальными шутками. Там было написано, что я клянусь быть беспощадным к врагам Донецкой Народной Республики, а если я клятву нарушу, то пусть мне будет позор. Я к этому отнёсся серьёзно".

К нам постепенно присоединяются товарищи Фунта, интервью перерастает в беседу с лёгким оттенком балагана. Начмед Гусар припоминает ему слова о том, что он всегда пытался уловить пульс времени, и с подковыркой спрашивает, не пошёл ли он воевать, потому что это модно? Фунт отвечает новому интервьюеру:

"Я не модник, который тянется за всем модным, мне интересно, наоборот, бросить вызов. Я не предназначен был ни для панк-рока, ни для шоу-бизнеса, ни для войны. Я родился для обычной жизни обычного сына советских инженеров, который заканчивает вуз, женится и так далее. Но мне так скучно. Вот жизнь мне предлагает: а сможешь ли ты здесь, чувак, чего-то вообще сделать, да? Сможешь ли ты покорить эти субкультуры? Оп, смог. А здесь? А теперь здесь?"

"За что ты воюешь здесь?" — наконец задаю я свой любимый вопрос. И Андрей, конечно же, отвечает на него совершенно не так, как ожидаешь.

"Я никогда не понимал этот вопрос. За что дерётся двор на двор? За то, что это наш двор, а это не наш — и всё. Мне не понятно, когда мне рассказывают, что мы воюем за какие-то свои ценности или против чужих. Например, против ЛГБТ. Хорошо. А если завтра в Америке скажут, что мы больше не поддерживаем ЛГБТ, мы теперь тоже за традиционные ценности, при этом продолжаем поставлять оружие Украине, то что мы сделаем — остановимся, сдадимся?

Мы воюем просто потому, что мы русский народ и мы находимся в состоянии войны. Чтобы это понимать, не нужно быть каким-то особенным патриотом или православным, или много читать каких-то определённых книг. Ты можешь быть абсолютно аполитичным человеком, какой нибудь простой девчонкой, танцовщицей, но ты всё равно принадлежишь к этому народу, к этой культуре, к этой нации. И когда народ воюет — воюешь и ты.

Но если ты хочешь какую-то голливудскую картинку того, как для меня выглядит победа, то вот она. В центре Киева, на Майдане, есть уродская колонна в честь украинской независимости, похожая на пилон из борделя, увеличенный в 10 раз, и наверху стоит какая-то шлюха в венке. И вот подъезжает русский танк и бьёт по ней, и она падает — такой я вижу победу".

В разговор снова вклинивается начмед Гусар, мы начинаем спорить, и интервью естественным образом заканчивается. Ночью не очень далеко падают снаряды, но мы спим — мне снятся молодые телеведущие, томно обвивающиеся вокруг уменьшенного в 10 раз Монумента Независимости — а потом, конечно, приезжает русский танк. Война грохочет где-то рядом, словно ворочается во сне.

"На группы по двое — разобрались!" Бойцы, уже немолодые донецкие "мобики", разбираются на пары. Арт, он же Артур Зеберг, раздаёт им жгуты, они отрабатывают их наложение. Потом одного из бойцов выводят в центр в качестве живого манекена, его крутят по-всякому, кладут на носилки и таскают в плащ-палатке, изображая эвакуацию. Гусар и Арт поочерёдно показывают, как тампонировать раны, как перевязывать, как разрезать одежду. Это наш последний день здесь, после занятий мы возвращаемся в Донецк.

С Димой Бастраковым Артур познакомился в Санкт-Петербурге 10 лет назад, когда тот издал свою первую книгу. Ту самую, Сергея Ольденбурга про Николая II.

"Купил книгу, а там самовывоз. Выдача была на квартире у одной из девочек, которые тогда помогали издательству. Прихожу за книгой, выходит девушка, и я захотел с ней познакомиться, но в тот момент не смог, постеснялся. И поэтому, когда я пришёл домой, открыл сайт "Чёрной сотни", а там вакансия: "требуются курьеры". И так я, чтобы с ней познакомиться, поступил на работу в издательство".

Артуру хочется верить, хотя это не всегда правильно. Наше интервью, например, началось с рассказа о том, как он купил диплом врача в переходе. Ещё раньше он вместе с товарищами по оружию придумывал разные несуществующие сущности: так, например, родился выдуманный персонаж сибирская страпонесса, позывной Ледокол.

"Врач не может без чёрного юмора и без абсурда. Где начинается сочувствие, там заканчивается профессионализм. Врач не может сочувствовать пациенту, он должен выполнить свою работу. Если есть проблема, есть болезнь, её нужно решить. То же самое с противником. Есть противник, он пытается меня уничтожить, я должен уничтожить его. Никаких чувств по отношению к нему я не испытываю".

В 2014 году Артуру было 19. Весной он сорвался в Донбасс и до зимы воевал там добровольцем — сначала в "Призраке" у Мозгового, потом у Дрёмова в медицинском спецназе Казачьей национальной гвардии. Вернулся зимой — родители узнали, где он был, уже много позже. Если, опять-таки, он рассказывает правду.

"На войне я оказался с айпадом. Я всегда носил его с собой и делал фотографии. Тот же Первомайск — это было очень красивое место. Красивое, не побоюсь этого слова, своими разрушениями. Эстетику войны очень мало кто может понять. Потому что в основном у людей какие-то срабатывают совершенно естественные шаблоны о том, что это разрушенный дом, в нём кто-то жил, какое горе и прочее. Но по факту это всё очень красиво. И такого нигде не встретишь. Но самое красивое, что есть на свете, — это солдаты, которые едут на "броне".

Мы едем в "буханке", на этот раз пустой: весь груз распределили. Вместо дороги под колёсами распутица, нас мотает по салону, в окна бьёт рыжее усталое осеннее солнце. Я думаю о том, что вся эта компания, которая уже 8 лет волонтёрит, то есть отдаёт то, что удаётся достать, Донбассу и ничего не ждёт взамен — романтики в самом классическом понимании этого слова, несмотря на весь напускной цинизм. Также думаю, что не быть романтиком в этой обстановке трудно — вид разбитой дороги, по которой в закат уходят колонны военной техники, неизбежно превращает тебя в героя военной хроники или романа, где мужчины совершают подвиги. Я понимаю Артура, который после того приключения вернулся в Петербург, устроился рентгенологом в Мариинскую больницу, женился, подрабатывал дизайнером, жил обычной жизнью — но 2014 год не забыл.

"Любая война для тех, кому она подошла, — это зависимость. С теми ощущениями, которые ты испытываешь здесь, не может ничего сравниться. Ты здесь находишься на пике своих возможностей, ты находишься в нужном месте в нужное время и делаешь нужное для этого. На это очень сильно подсаживаются.

Когда я в 2022-м приехал в Мариуполь, я ещё не знал, что останусь здесь. Мы там раздавали гуманитарную помощь. "Азовсталь" ещё была под противником. И в одном из дворов к нам подошёл гражданский и сказал, что у него в доме соседка с ранением в живот. Я в тот момент уже всё проклял, сказал, что живот — это вообще не моя история, я не хочу в это лезть. Но мы всё равно пришли. У женщины была осколочная рана. Она мне сказала, что до меня у неё были три врача, один — военный. И все трое сказали, что осколков там нет.

Мы ушли, но, пока я ехал, я очень сильно обеспокоился этой историей. Мне хотелось туда вернуться и доделать начатое. Через пару дней наш друг из Новосибирска отправлялся туда по своим делам. Я присоединился к его группе. Опять пришёл к этой бабке, осмотрел рану — она стала гораздо хуже. А у меня нет инструментов. Я спрашиваю: "Есть ли у вас пинцет?" И мне дают пинцет для выщипывания бровей. А что делать? В общем, я нашёл осколок, который не смогли найти три предыдущих врача, один из которых взял за свою работу большие деньги. Счастью моему не было предела. Именно тогда я принял решение уволиться с работы".

Навстречу нам проезжает колонна грузовиков, гружённых бетонными блоками, — видимо, для фортификационных сооружений. Мы некоторое время обсуждаем, насколько эти блоки прочные, потом настаёт время для главного вопроса Юрия Дудя.

— Почему ты здесь? За что ты воюешь?